Мысль о том, что Николай Арендт имел отношение к смерти Александра Пушкина, не давала сёстрам Арендт покоя. Сегодня считается, что жизнь поэта при уровне развития медицины в 30-х годах XIX столетия спасти было невозможно. У Пушкина был перитонит, и до появления пенициллина оставалось ещё около ста лет.
Необоснованные обвинения привели к появлению работы «Доктор Арендт лечит Пушкина» (шутливое фото сидящего на венском стуле «Пушкина», которому «Аренд» вкалывает пенициллин; в роли доктора Арендта художник арт-группы «Мухоморы» Константин Звездочётов, в роли Пушкина — художник и создатель галереи «Пальто» Александр Петрелли). Была придумана альтернативная история: пенициллин из будущего попал в руки лейб-медику, «поэт выжил и обратился к истокам». Под истоками подразумевались африканские корни, о чём свидетельствовали вывешенные на стенах работы, выполненные в «смешанной технике».
«Доктор Аренд лечит Пушкина».
На открытии выставки пообещали: «Скоро придёт наш Пушкин… Это будет бомба». Пушкин, а точнее, Александр Петрелли в цилиндре действительно появился. Была ли это бомба? Не уверен. Надо ли было бежать в бомбоубежище? Возможно. А если не в бомбоубежище, то хотя бы на показ спектакля «Пиковая дама» «Коляда-театра» (Екатеринбург). Некоторые скоро об этом пожалеют, но это будет чуть позднее.
Во время официального открытия продюсер фестиваля Дмитрий Месхиев объявил: «Мы привезли свежее и новое со всей страны». Новое — не значит свежее. Во всяком случае, спектакль «Пиковая дама» режиссёра Николая Коляды не производил впечатления чего-то свежего. Особенно сотня трёхлитровых банок, переходящая у Коляды из спектакля в спектакль.
Перед спектаклем режиссёр, актёр и драматург Николай Коляда (когда-то не без иронии сказавший о себе: «Перед вами солнце русской драматургии») со сцены произнёс: «Я надеюсь, что Александр Сергеевич не обидится, а наоборот, обрадуется на том свете. Но мы уже боимся, что [зрители], посмотрев его «Пиковую даму», актёров закидают гнилыми помидорами».
Но кто в последний раз видел летающие в театре гнилые помидоры? Беспокоиться было не о чем. Обычно недовольные зрители тихо уходят, а потом — изредка — пишут гневные комментарии в интернете. Вот и весь скандал.
Наконец прозвучал традиционный для «Коляда-театра» третий звонок: музыка Аркадия Островского (мотив песни «Пусть всегда будет солнце»). До антракта зал Псковского академического театра драмы им. А. С. Пушкина покинуло всего 26 человек. Человек двести ушло в антракте. Это очень неплохой для «Коляда-театра» результат.
Сцена из спектакля «Пиковая дама». Псковский академический театр драмы. Фото: А. Кокшаров
«Пиковая дама» Коляды, которой почему-то решили открыть Пушкинский фестиваль, к повести Пушкина имеет очень отдалённое отношение. Правда, создатели спектакля обращают внимание на то, что «текст классического произведения полностью вошёл в пьесу и практически остался неизменным. Наверное, именно так современные диджеи меняют ритм и аранжировку старых песен, добавляют повторы наиболее значимых строк…»
Это важное замечание. Коляда выступил в роли диджея. Мы-то знаем, как, не меняя ни одной ноты в песне, можно с помощью диджейских манипуляций (семплирования, изменения ритма, перебитовки и специальных хуков) до неузнаваемости исказить первоначальное произведение. Проще говоря — вывернуть наизнанку. Вроде бы вывернутая наизнанку вещь — та же самая. Только выглядит она совсем иначе.
Автор пьесы под названием Dreisiebenas Коляда не ограничился семплированием и микшированием. Он сделал так, что примерно треть пьесы звучит на немецком языке. И это совсем не Пушкин в переводе на немецкий. Oktoberfest, Volkswagen, Guten Morgen, Guten Tag, Guten Abend, eins, zwei, drei, vier, fünf, sechs, sieben, acht, neun, zehn… Нарочитый Russisch-Deutsch Sprachführer… Коляда, по его словам, вдохновился пушкинской строчкой: «Германн был обрусевшим немцем». Но в том-то и дело, что такой строчки в «Пиковой даме» нет. Есть другая: «Германн был сын обрусевшего немца». Превращать Германна в человека, не знающего русский язык, — это сильное отступление. Это всё равно что родившегося в Казани лейб-медика Николая Арендта сделать человеком, не понимающим русский язык.
Сцена из спектакля «Пиковая дама». «Коляда-театр».
Так что Коляда отталкивался не от Пушкина, а от своего опыта жизни в Германии. В 1992-1993 годах Коляда жил в Германии — в Штутгарте и Гамбурге — и решил поиграть немецкими словами, переосмыслив Пушкина. Его пьеса Dreisiebenas — это игра словами. («Отвечай, как на исповеди! Предпочитаешь камеристок, Kammerjungfern, ну?... «Erbarmen oder Vergessen» 8, говорит, они играют-с, так сказать, sozusagen 9, на балу, кто танцевать будет со мной, если я угадаю, sozusagen 10, и вот, спрашивают оне обе, а я гляжу на неё и думаю при этом: «Ach, Kleines...» 11, взять бы тебя в руки...»)
Что тут скажешь? Das lässt sich denken, в смысле можно себе представить, что такую «Пиковую даму» показывают на фестивале пьес одного драматурга «Коляда-Plays», однако именно этот спектакль открывал XXIV Всероссийский Пушкинский театральный фестиваль. Задал тон. Hundert, Tausend, Million, Milliarde… Как выражается немчура-Германн у Коляды: «Hassen — cамое главное слово». Говоря по-русски, самое главное слово — ненавидеть. Но мы-то знаем, сколько шагов от любви до ненависти.
«Пиковая дама» Коляды — das ist ein reines Affentheater, то есть это чистый балаган. «Коляда-театр» — это и есть балаган, в котором что ни возьми — всё уместно, в том числе и немецкий марш, написанный на основе «Wenn die Soldaten // Durch die Stadt marschieren, // Öffnen die Mädchen // Die Fenster und die Türen...» Когда на спектакле «Пиковая дама» зазвучал немецкий марш, несколько человек в зале поднялись и со словами «фашисты» выскочили из зала.
Коляда, конечно, не имел в виду ничего такого. Просто это Balagan, в котором, как уже говорилось, уместно всё. Germann-masturbieren и тому подобное. Такая подача применительно к этому спектаклю могла бы, например, называться Puschkin ist kaput или чем-то в этом роде. В конце концов, могилу Пушкина немецко-фашистские захватчики при отступлении заминировали, но взорвать не успели. Так что сколько с текстами Пушкина не «экспериментируй», но пушкинские слова всё ещё остаются тем, чем были.
Хотя языковой барьер между Германном и остальными участниками «Пиковой дамы» можно трактовать и иначе. Это барьер ментальный, тем более что никакой Германии, которая постоянно упоминается в спектакле, во времена Пушкина не существовало.
Так как спектакль «Пиковая дама» — об игре слов и стоящих за ними смыслов, в ход пошли штампы типа «Ах, мой милый Августин», русские романсы, «Дойче зольдатен…», неприкаянный немец на чужбине — в тулупе, валенках и ушанке, жалкий, но в душе Наполеон… Оставалось только анекдот про Штирлица и Мюллера рассказать, но не в этот раз. Не обошлось и без Weckglas — неизбежных бесчисленных трёхлитровых банок.
Расшифровывать, что они означают, бессмысленно. Они означают только одно: спектакль поставил Коляда. Это его росчерк, Originalhandschrift, авторская подпись, Autogramm… И не надо искать ничего другого. Ihm steht das Wasser bis zum Hals, иначе говоря, он увяз в этом по горло. И это ему нравится.
Первые дни фестиваля показали, что на сцене зрителям показывают, скорее, не спектакли с актёрами, а материализованные режиссёрские приёмы. Нам демонстрируют бесконечные приёмы или приёмчики. Дают понять, каким образом ещё можно занять артистов: заставить их носить на голове трёхлитровые банки, поливать себя и поливать других, прыгать на кроватях, бегать по залу между рядами и собирать игральные карты (это уже про псковскую «Пиковую даму» режиссёра Юрия Печенежского).
В спектакле «Фальшивый купон» режиссёра Николая Коляды важную роль играли цирковые лонжи (подвески) цвета российского триколора. На триколоре можно, например, отлично повеситься, что и было сделано.
Едва мы успели перейти из зала с большой сценой в зал с малой сценой — на псковский спектакль «Пиковая дама», как обнаружилось, что и там задействованы лонжи, только белые. И вот уже Германн повис вниз головой. Смелый человек. На цирковом фестивале на это бы не обратили внимания, а на театральном — должны оценить. Тем более что постановщик не стал дописывать пушкинский текст. Но тут возникла другая проблема: кому всё это играть?.. Однако же надо отметить, что игравшая Лизу Ангелина Аладова, если её не замучают режиссёрскими приёмами, судя по её игре в «Пиковой даме», может иметь неплохое театральное будущее.
А самое ходовое слово, которое я в антракте в первые дни фестиваля слышал от зрителей, в том числе и от театральных специалистов, — «самодеятельность». Причём одни так отзывались о спектаклях Коляды, а другие — о спектаклях Юрия Печенежского и Льва Эренбурга (художественного руководителя петербургского Небольшого драматического театра).
Впрочем, были и более оригинальные высказывания. «Да это же секта, — услышал я в антракте спектакля «Фальшивый купон». — Только сектанты, беззаветно верящие проповеднику, могут с таким напором играть такое». Это касалось «Коляда-театра».
Сцена из спектакля «Фальшивый купон». «Коляда-театр».
Интересно было наблюдать за зрителями, которые объясняли своё приятие или неприятие спектаклей. Часто причины указывались одни и те же. Одним нравится «грязь» на сцене, а другим — нет. Одни упиваются театральным «уродством», а другим подавай «красоту». Одни на лету хватают отрицательную энергию (в полном объёме её «вырабатывали» во время спектакля «Братья Карамазовы» Небольшого театра драмы из Петербурга), другие ищут и жадно хватают свет… А если света нет, то задыхаются и выбегают из зала, как будто им не хватает воздуха.
Лев Эренбург, как и обещал перед фестивалем, в «Братьях Карамазовых» наглядно продемонстрировал свою нелюбовь к Достоевскому. В спектакле важна интонация. Перед нами предстал отец братьев Карамазовых — эдакий пахан, породивший несчастных или чудовищ. Главенствующее место на сцене занимает «позорный столб», у которого, однако, назначений больше (особенно тогда, когда он превращается в гигантский фаллос: девушка, сидящая за мной, обнаружив это, негромко засмеялась). Часть публики тихо веселилась, похохатывая в самых громких местах, и тогда их хохоток сливался с визгами и криками артистов.
Не все билеты на этот спектакль были проданы, и задние ряды в зале решили не расчехлять. Так и стояли задние ряды во время спектакля словно покрытые белым саваном — как напоминание о том, что приезжий петербургский театр хотя и драматический, но Небольшой.
Всё действо вращается-крутится вокруг столба. «Братья Карамазовы» Эренбурга — это эпилептический припадок, растянутый на три часа. Образцовая достоевщина. Некоторые зрители, по их собственным словам, специально за этим и пришли: получить отрицательный заряд, вымазаться в нечистотах, как делают это в экстазе герои спектакля, обливаясь помоями. Если вы не любите Достоевского, то вам срочно надо смотреть спектакль Эренбурга, потому что он полная противоположность спектакля «Иван и чёрт» (фрагмент из «Братьев Карамазовых») петербургского театра «Мастерская», который показывали на фестивале в прошлом году.
Однако самое смешное, что я слышал на этом спектакле, — это реплика недовольного зрителя в адрес петербургского режиссёра Эренбурга: «Пускай катится в свой Оренбург».
Если в «Пиковой даме» Коляда ловко соорудил актуального «Антипушкина», то в «Фальшивом купоне» авторы пьесы (пьеса Екатерины Бронниковой и Николая Коляды, сделанная на основе одноимённой недописанной повести Льва Толстого) к классическому тексту были более внимательны.
В центре оказались, конечно же, бордель и проститутка. Это такая переходящая из театра в театр, из спектакль в спектакль метафора России. Бордель был, разумеется, под российским триколором.
В отличие от «Пиковой дамы», «Фальшивый купон» — вещь цельная и энергичная. Происходит это в том числе и за счёт фонограммы, поверх которой актёры на сцене подпевают голосам, записанным заранее. Получается внушительно. Ритм отлажен. Актёр, игравший накануне Германна, точно по привычке произносит «Ja, ja, natürlich», как будто принимая эстафету у «Пиковой дамы». А что если бы фальшивый купон поставили на тройку, семёрку или туз?
Публичный дом, каторга, ложь, мерзость, клятвопреступление…Толстой как человек честный не стал делать из одного из своих героев Фёдора Михайловича Смоковникова какого-то мракобеса. У него этот председатель казённой палаты — «человек неподкупной честности, и гордящийся этим, и мрачно либеральный и не только свободномыслящий, но ненавидящий всякое проявление религиозности, которую он считал остатком суеверий». Но при ближайшем рассмотрении всё оказывается фарисейством. Его дорога тоже лежит через публичный дом.
Ложь наслаивается на ложь. Маленькое зло приносит зло большое. Одна фальшивая нота рождает целую фальшивую симфоническую поэму.
На сцене мы видим не публичный дом, а знакомое государство. А уж в государственной политике Коляда толк знает. Недаром же он стал доверенным лицом Владимира Путина. Когда Коляду спросили: «Зачем?» — он честно ответил: «Вообще-то 5 миллионов тебе дают, Коляда, тебе даёт правительство здание для театра, что-то для тебя делают — а ты тут будешь сидеть и оппозиционировать? Здесь, понимаете, синица в руке, а журавль в небе мне не нужен. За мной 65 человек, и у каждого в семье ещё по три человека. И надо дружить с властью, если уж честно…» Так что Коляда лучше многих других понимает, как в России можно правильно продаваться. Пользоваться случаем. Вот он и пользуется — привозит и показывает в Пскове спектакль, который отчасти и про него самого. Такой спектакль не может не быть страшным.
У Толстого описано «сознание гадости», которым один из героев мучился. Мучился, но «не мог уже теперь изменить показания». Вот и герои спектакля «не могут изменить показания», более того, изменить свою жизнь.
По наклонной катится не один человек, а страшно сказать, кто и что… Тем не менее просвет всё же есть, примирение возможно, кровопролитие не вечно, лживая цепочка способна разорваться.
У Толстого убийца произносит: «Все били, мир порешил убить. А я только прикончил. Что ж понапрасну мучить...» Это последний довод убийцы: «Что ж понапрасну мучить». Убийцы избавляют людей от мучений жизни, отправляя их на тот свет, в лучший из миров. У каждого убийцы должно быть своё оправдание.
Интересно, что Екатерина Бронникова и Николай Коляда многое за Толстого дописали, но кое от чего избавились, в том числе от сцены, когда некая девица Турчанинова явилась на приём к министру. «Ласково-похотливый огонёк загорелся в глазах министра при виде красивой просительницы», а та возьми и выстрели в министра (промахнулась).
У Коляды в министров не стреляют. В его пьесах и его спектаклях есть душегубы другого рода («шесть душ убил, а святой человек»). В том-то и дело, что все мы знаем «святых», которые душ загубили значительно больше, чем шесть или даже шестьсот шестьдесят шесть. Но святыми они всё равно считаются.
Часто театральных зрителей водят за нос, а те боятся признаться сами себе, что их в очередной раз обманули, надули, или, говоря мягче, разыграли. Тем более что всё равно найдётся нужное количество профессиональных и непрофессиональных критиков, способных оправдать любой «изыск» на сцене.
Как бы над зрителями ни издевались, какими бы бездарными ни были артисты и режиссёры — зрители всё равно будут это потреблять, нести деньги… Поэтому, что бы на фестивале ни показывали, спектакли своих зрителей всё равно найдут или уже нашли.
Но одно понятно уже сейчас: не хватает полноценных обсуждений спектаклей — с участием авторов, критиков, литературоведов, обычных зрителей. Это то, что было раньше, но от чего предусмотрительно избавились как от «устаревшей формы». Публике дают понять: ваше дело маленькое — смотреть. Обсуждений спектаклей с участием театроведов и литературоведов не предусматривается.
Самое же интересное, на мой взгляд, что произошло за первые несколько дней фестиваля, — это встреча с театральным критиком, заместителем художественного руководителя Театра Наций Романом Должанским. В театральном медиахолле он два часа рассказывал об американском театральном режиссёре Роберте Уилсоне и комментировал отрывки из спектакля «Сказки Пушкина». Арт-директор псковского фестиваля Андрей Пронин представил Должанского как «правую руку Евгения Миронова». «Иногда — правая, иногда — левая», — отозвался Роман Должанский, а потом объяснил, что «ни по техническим, ни по организационно-бюджетным причинам «Сказки Пушкина» Театра Наций с Евгением Мироновым в главной роли привести в Псков было невозможно. Так что выбрали форму демонстрации отрывков и комментариев к ним. Но особый интерес представляло приоткрытие театральной кухни Роберта Уилсона (американского театрального режиссёра, сценографа и драматурга, одного из крупнейших представителей театрального авангарда конца ХХ — начала XXI века), в том числе и видео с репетиций.
«Сколько у нас ещё времени?» — спросил Роман Должанский в середине лекции. Из зала донеслось: «Семь суток». Имелось в виду, что один из спектаклей Уилсона шёл семь суток подряд.
У Должанского, разумеется, времени на лекцию оставалось меньше, но впереди действительно была ещё целая неделя, полная открытий, разочарований и противоречий.
Так что шутки в сторону, или, как говорят у нас в Пскове, «Lassen Sie das Spaßen».
Окончание следует.